Мать сидела у колыбели своего ребёнка; как она горевала, как боялась, что он умрёт! Личико его совсем побледнело, глазки были закрыты, дышал он так слабо, а по временам тяжело-тяжело переводил дух, точно вздыхал…
И сердце матери сжималось ещё больнее при взгляде на маленькое созданьице.
Вдруг в дверь постучали, и вошёл бедный старик, закутанный во что-то вроде лошадиной попоны, — попона, ведь, греет, а ему того и надо было: стояла холодная зима, на дворе всё было покрыто снегом и льдом, а ветер так и резал лицо.
Видя, что старик дрожит от холода, а дитя задремало на минуту, мать отошла от колыбели, чтобы налить для гостя в кружку пива и поставить его погреться в печку. Старик же в это время подсел к колыбели и стал покачивать ребёнка. Мать опустилась на стул рядом, взглянула на больного ребёнка, прислушалась к его тяжёлому дыханию и взяла его за ручку.
— Ведь, я не лишусь его, не правда ли? — сказала она. — Господь не отнимет его у меня!
Старик — это была сама Смерть — как-то странно кивнул головою; кивок этот мог означать и «да», и «нет». Мать опустила голову, и слёзы потекли по её щекам… Скоро голова её отяжелела, — бедная не смыкала глаз вот уже три дня и три ночи… Она забы́лась сном, но всего лишь на минуту; тут она опять встрепенулась и задрожала от холода.
— Что это!? — воскликнула она, озираясь вокруг: старик исчез, а с ним и дитя; старик унёс его.
В углу глухо шипели старые часы; тяжёлая свинцовая гиря дошла до полу… Бум! и часы остановились.
Бедная мать выбежала из дома, громко призывая своего ребёнка.
На снегу сидела женщина в длинном чёрном одеянии и сказала матери:
— Смерть посетила твой дом, и я видела, как она скрылась с твоим малюткой. Она носится быстрее ветра и никогда не возвращает, что́ раз взяла!
— Скажи мне только, какою дорогой она пошла! — сказала мать. — Только укажи мне путь, и я найду её!
— Я знаю, куда она пошла, но не скажу, пока ты не споёшь мне всех песенок, которые пева́ла своему малютке! — сказала женщина в чёрном. — Я очень люблю их. Я уже слышала их не раз, — я, ведь, Ночь — и видела, как ты плакала, напевая их!..
— Я спою тебе их все, все! — отвечала мать. — Но не задерживай меня теперь, мне надо догнать Смерть, найти моего ребёнка!
Ночь молчала, и мать, ломая руки и заливаясь слезами, запела. Много было спето песен — ещё больше пролито слёз. И вот, Ночь промолвила:
— Ступай направо, прямо в тёмный сосновый бор; туда направилась Смерть с твоим ребёнком.
Дойдя до перекрёстка в глубине бора, мать остановилась. Куда идти теперь? У самого перекрестка стоял голый терновый куст, без листьев, без цветов; была, ведь, холодная зима, и он почти весь обледенел.
— Не проходила ли тут Смерть с моим ребёнком?
— Проходила! — сказал терновый куст. — Но я не скажу, куда она пошла, пока ты не отогреешь меня на своей груди, у своего сердца. Я мерзну, и скоро весь обледенею.
И она крепко прижала его к своей груди. Острые шипы глубоко вонзились ей в тело, и на груди её выступили крупные капли крови… Зато терновый куст зазеленел и весь покрылся цветами, несмотря на холод зимней ночи, — так тепло у сердца скорбящей матери! И терновый куст указал ей дорогу.
Она привела мать к большому озеру; нигде не было видно ни корабля, ни лодки. Озеро было слегка затянуто льдом; лёд этот не сдержал бы её и в то же время не позволял ей пуститься через озеро вброд; да и глубоко было! А ей всё-таки надо было переправиться через него, если она хотела найти своего ребёнка. И вот, мать приникла к озеру, чтобы выпить его всё до дна; это невозможно для человека, но несчастная мать верила в чудо.
— Нет, из этого толку не будет! — сказало озеро. — Давай-ка лучше сговоримся! Я собираю жемчужины, а таких ясных и чистых, как твои глаза, я ещё и не видывало. Если ты согласна выплакать их в меня, я перенесу тебя на тот берег, к большой теплице, где Смерть растит свои цветы и деревья: каждое растение — человеческая жизнь!
— О, чего я ни отдам, чтобы только найти моего ребёнка! — сказала плачущая мать, залилась слезами ещё сильнее, и вот, глаза её упали на дно озера и превратились в две драгоценные жемчужины. Озеро же подхватило мать, и она одним взмахом, как на качелях, перенеслась на другой берег, где стоял огромный диковинный дом. И не разобрать было — гора ли это, обросшая кустарником и вся изрытая пещерами, или здание; бедная мать, впрочем, и вовсе не видела его, — она, ведь, выплакала свои глаза.
— Где же мне найти Смерть, похитившую моего ребёнка? — проговорила она.
— Она ещё не возвращалась! — отвечала старая садовница, присматривавшая за теплицей Смерти. — Но как ты нашла сюда дорогу, кто помог тебе?
— Господь Бог! — отвечала мать. — Он сжалился надо мною, сжалься же и ты! Скажи, где мне искать моего ребёнка?
— Да я, ведь, не знаю его! — сказала женщина. — А ты — слепая! Сегодня в ночь завяло много цветов и деревьев, и Смерть скоро придёт пересаживать их. Ты, ведь, знаешь, что у каждого человека есть своё дерево жизни или свой цветок, смотря по тому, каков он сам. С виду они совсем обыкновенные растения, но в каждом бьётся сердце. Детское сердечко тоже бьётся; обойди же все растения — может быть, ты и узнаешь сердце своего ребёнка. А теперь, что ж ты мне дашь, если я скажу тебе, как поступить дальше?
— Мне нечего дать тебе! — отвечала несчастная мать. — Но я готова пойти для тебя на край света!
— Ну, там мне нечего искать! — сказала женщина. — А ты, вот, отдай-ка мне свои длинные, чёрные волосы. Ты сама знаешь, как они хороши, а я люблю хорошие волосы. Я дам тебе в обмен свои седые; это всё же лучше, чем ничего!
— Только-то? — сказала мать. — Да я с радостью отдам тебе свои волосы!
И она отдала старухе свои прекрасные, чёрные волосы, получив в обмен седые.
Потом она вошла в огромную теплицу Смерти, где росли вперемежку цветы и деревья: здесь цвели, под стеклянными колпаками, нежные гиацинты, там росли большие, пышные пионы, тут — водяные растения, одни свежие и здоровые, другие полузачахшие, обвитые водяными змеями, стиснутые клешнями чёрных раков. Были здесь и великолепные пальмы, и дубы, и платаны; росли и петрушка, и душистый тмин. У каждого дерева, у каждого цветка было своё имя; каждый цветок, каждое деревцо было человеческою жизнью, а сами-то люди были разбросаны по всему свету; кто жил в Китае, кто в Гренландии, кто где. Попадались тут и большие деревья, росшие в маленьких горшках; им было страшно тесно, и горшки чуть-чуть не лопались; зато было много и маленьких, жалких цветочков, росших в чернозёме и обложенных мхом; за ними, как видно, заботливо ухаживали, лелеяли их. Несчастная мать наклонялась ко всякому, даже самому маленькому, цветочку, прислушиваясь к биению его сердечка, и между миллионами узнала сердце своего ребёнка!
— Вот он! — сказала она, протягивая руку к маленькому, голубому крокусу, который печально свесил головку.
— Не трогай цветка! — сказала старуха. — Но стань возле него и, когда Смерть придёт, — я жду её с минуты на минуту — не давай ей высадить его, пригрози вырвать какие-нибудь другие цветы. Этого она испугается, — она, ведь, отвечает за них Богу; ни один цветок не должен быть вырван без Его воли.
Вдруг пахну́ло леденящим холодом, и слепая мать догадалась, что явилась Смерть.
— Как ты нашла сюда дорогу? — спросила Смерть. — Как ты могла опередить меня?
— Я — мать! — отвечала та.
И Смерть протянула было свою длинную руку к маленькому, нежному цветочку, но мать быстро защитила его руками, стараясь не помять при этом ни единого лепестка. Тогда Смерть дохнула на её руки; дыхание Смерти было холоднее северного ветра, и руки матери бессильно опустились.
— Не тебе тягаться со мною! — промолвила Смерть.
— Но Бог сильнее тебя! — сказала мать.
— Я, ведь, только исполняю Его волю! — отвечала Смерть. — Я — его садовник, беру Его цветы и деревья и пересаживаю их в великий райский сад, в неведомую страну, но как они там растут, что делается в том саду — я не смею сказать тебе!
— Отдай мне моего ребёнка! — взмолилась мать, заливаясь слезами, а потом вдруг захватила руками два великолепных цветка и закричала: — Я повырву все твои цветы, — я в отчаянии!
— Не трогай их! — сказала Смерть. — Ты говоришь, что ты несчастна, а сама хочешь сделать несчастною другую мать!..
— Другую мать! — повторила бедная женщина и сейчас же выпустила из рук цветы.
— Вот тебе твои глаза! — сказала Смерть. — Я выловила их из озера; они так ярко блестели там, но я и не знала, что это твои. Возьми их — они стали яснее прежнего — и взгляни вот сюда, в этот глубокий колодезь! Я назову имена тех цветков, что ты хотела вырвать, и ты увидишь всё их будущее, всю их земную жизнь. Посмотри же, что́ ты хотела уничтожить!
И мать взглянула в колодезь: отрадно было видеть, каким благодеянием была для мира жизнь одного, сколько счастья и радости разливал он вокруг себя! Взглянула она и на жизнь другого — одно горе, нужда, отчаяние и бедствия!
— Обе доли — Божья воля! — сказала Смерть.
— Который же из двух — цветок несчастья и который — счастья? — спросила мать.
— Этого я не скажу! — отвечала Смерть. — Но знай, что в судьбе одного из них ты видела судьбу своего собственного ребёнка, всё его будущее!
У матери вырвался крик ужаса.
— Какая же судьба ожидала моего ребёнка? Скажи мне! Спаси невинного! Спаси моё дитя от всех этих бедствий! Возьми его лучше! Унеси в царство Божие! Забудь мои слёзы, мои мольбы, всё, что я говорила и делала!
— Я не пойму тебя! — сказала Смерть. — Хочешь ты, чтобы я отдала тебе твоё дитя или унесла его в неведомую страну?
Мать заломила руки, упала на колени и взмолилась Творцу:
— Не внемли мне, когда я прошу о чём-либо, несогласном с Твоею всеблагою волей! Не внемли мне! Не внемли мне!
И она поникла головою…
А Смерть понесла её ребёнка в неведомую страну.
Иллюстраци: Vilhelm Pedersen
