На берегу быстрой реки жил бай Хырым. У него была жена Хырха. Летняя юрта их стояла у самой воды. Жил у бая в батраках бедный человек по имени Торсых. Бай не позволял ему ставить юрту близко к реке, боялся, что будет бедняк воду бесплатно брать. Всего в хозяйстве у Торсыха были одна коровенка, одна овца и одна собака — все черной масти. Жил Торсых с женой и двумя детьми. Сорок лет работал на бая, ничего заработать не мог и уйти от него не мог. Пройдет год — придет Торсых за расчетом, и он же должен остается. Всё подсчитают: сколько жена Торсыха в речке брала воды, сколько навозу спалила. За долги снова работать заставляют.
Так и в этом году случилось. Всю зиму пас Торсых байские табуны и опять в должниках остался.
Весной прилетели ласточки. Попробовали вить гнезда у бая, но жена бая прогнала их. «Нечего мусор около жилья разводить»,— сказала она птицам.
Ласточки поселились в юрте Торсыха. Жена бедняка никогда их не ругала, еще и подкармливала.
Как-то рано утром ласточки сидели на юрте и между собой разговаривали: «Никогда мы не сорили возле жилья бая, а его жена нас выгнала, гнезда наши разорила. Зато здесь, хоть и насорим иногда, никто не ругает, а еще и покормят». Услышала сорока их разговор, и зависть ее взяла.
— Я,— говорит,— у бедных ничего не ем, брезгую. Вот у богатых — другое дело.
А ласточки ей отвечают:
— Ты нечистая птица. Ты самая плохая из всех птиц. Ты отбросами богатых кормишься, лягушек и змей ешь. Ты в жаркие страны летать не можешь.
— Я чистая, я чистая!— закричала сорока.
— Мы к тебе и близко не хотим подходить. Ты лгунья. Ты летом смеешься, а зимой плачешь,— ответили ласточки.
Не вытерпела сорока и со злостью улетела. Однажды Хырха и Хырым увидели детей Торсыха и рассуждают между собой.
— Торсыха мы крепко держим,— сказала Хырха.— А вот его дети вырастут и не станут на нас работать.
— Надо юрту Торсыха спалить, тогда и его детей в кабалу заберем. Новую юрту нелегко построить,— сказал Хырым.
Как решили, так и сделали. Ночью проснулся Торсых — двор горит. Разбудил он жену, детей, схватили они ведра и побежали на речку. Хырым и Хырха уже там стоят, воду не дают.
— Вы и так уже задолжали,— сказали они Тор-сыху.
Ласточки полетели к реке, воду в рот набирают и заливают пожар, а сорока сухой травы в огонь подбрасывает и хохочет:
— Ха-ха-ха, как горит весело! Пусть все горит! В степи на кургане волк завыл:
— Так и надо Торсыху: ни одного жеребенка не дал нам съесть, пусть дотла сгорит двор его. А корову с овцой мы задерем.
Собака Торсыха вокруг юрты бегает, просит:
— Хоть бы дождь пошел, хоть бы дождь пошел. В табуне чалый жеребец заржал:
— Торсых нас днем и ночью никому в обиду не давал, пусть хлынет дождь и зальет пожар.
Сорока хохочет:
— Ха-ха-ха... Если волк у Торсыха корову съест, мне кишки останутся.
Ласточки, летая, кричали:
— Пусть дождь польет... Пусть дождь польет... Подул ветер, нагнал черную тучу, и полил дождь.
Дождем быстро залило пожар...
Волк подкрался к чалому жеребцу:
— За то, что ты просил дождь, я съем тебя,— сказал волк.
— Ты сначала посчитай, сколько у меня волос в хвосте,— ответил жеребец и повернулся задом.
— Ну что же, посчитаю,— согласился волк. Подобрался к жеребцу, а жеребец как ударил задними ногами, так волчью голову на две части и расколол.
Дождь лил все сильнее. Хырха и Хырым в свою юрту спрятались. Тут речка из берегов вышла. Хлынула волна, смыла юрту, и Хырха с Хырымом захлебнулись. Уцелела только юрта Торсыха, потому что стояла она на бугре, вдали от реки.
Смотрит утром Торсых, а от байских дворов и следа не осталось.
Ласточки поют, радуются, а сорока плачет:
— Свила я себе гнездо на низкой иве. Вода поднялась и унесла моих бедных детенышей.
Ласточки ей в ответ кричат:
— С черными мыслями сорока на черной иве плачет! У нас нет злых мыслей, и мы радуемся. Сегодня радуемся, и завтра, и послезавтра, и всегда будем радоваться.
Торсых собрал батраков. Они поделили между собой байский скот, поставили на берегу новые юрты и стали жить хорошо.