Расхвастался как-то Репейник:
─ Никто так, как я, о своем роде-племени не заботится. Всюду расту. Везде свои семена сею. Мои репьи к кому хочешь прицепятся. Хоть к лисьему хвосту, хоть к медвежьей шкуре, хоть к доброму молодцу. Прицепятся ─ не отцепятся. А отцепятся ─ в землю высеются.
─ Подумаешь, какой заботливый нашелся, ─ возмутился воздушный Одуванчик. ─ Вот я так изо всех хитрецов хитрец. Мне ветер служит. По всему свету мои семена-пушинки разносит. Во всех странах мои детки растут. Куда ветер подует ─ туда и летят.
─ А я, господа сорняки, ради своих ребятушек себя не жалею. От корня отрываюсь, по полям катаюсь, на хорошие земли детушек пристраиваю. Не то что ленивая пшеница ─ беззаботная мать. Будто и не хочет сынов-дочек в люди вывести.
Так говорил старый сорняк Перекати-поле.
Конечно, не все ерундовою ерундой бывает, что твой ум не понимает. Только у господ сорняков было принято: что для них темный лес, то и плохо, что для них туманно, то и обманно. Вот и набросились на пшеницу: зачем не по ним живет-растет да еще и молчит, чудачка неотесанная.
─ Кривляка она, для чужих людей старается, притворяется, ─ не унимался Репейник.
─ Мне довелось цвести неподалеку, ─ вмешался Одуванчик, ─ так, поверите ли, обо мне, скромном любимце солнца, пшеница будто и не слыхивала. Никаких подробностей о моей воздушной красивой жизни не знает. Чем только живет-дышит?
─ Да уж, сколько ни колосится, нас ей не обойти, не обогнать, даже вровень не встать. Бедняжка думает, что счастлива!
Пшеница на это даже не обратила внимания. Она росла себе да помалкивала. Зачем подлаживаться к ветру? Ей и в голову не приходило прибегать к уловкам и хитростям.
Она жила для людей, кормила их, а люди, как могли, оберегали драгоценные пшеничные всходы от хватких одуванчиков, надоедливых репьев и разных других самозвонов.