Большим уже вырос Славик и очень многое знал. Знал он, как чайник кипит, где хлеб растет, почему ночью темно. Умел Славик отличать ворону от голубя, умел ягоды собирать и башмаки зашнуровывать. Толковым пареньком рос Славик. Во всем.
Знал Славик, что леденцы вкуснее каши, что мороженое лучше щей, что сахарной помадки можно съесть больше, чем хлеба. Многое знал… Одно только было непонятно ему ─ в чем сила? Почему его товарищи проворнее? Почему они быстрее бегают и выше прыгают, дальше ходят и дольше не устают? Как они могут делать то, что Славик не может? Ведь ему тоже пять лет.
Бледным рос Славик. Хилым. Ручки слабенькие. Ножки тоненькие. Шея как спичечка. Бабушка с мамой говорили, что это все у Славика от сладкого. Оттого что он щи с кашей не ест, а сахар, конфеты, варенье ─ за мое почтенье. Весь день готов есть.
Но ведь конфеты вкусные. Кто-то должен знать, почему это так. А кто скажет, кроме дедушки? Дедушка все знает, все умеет.
─ Пожалуйста, ─ просит Славик, ─ скажи, почему я щи, кашу да черный хлеб есть не могу? Я и без мамы понимаю, что на одних конфетах здоровье не наживешь. А я люблю их, дедушка, очень люблю. Разве я виноват?
─ А я и не виню тебя, внучек, ─ отвечает дед. ─ Я тоже маленьким был и по себе знаю, кто виноват.
─ А кто?
─ Язык во всем виноват. В языке дело.
─ Какой язык, дедушка?
─ Мой, вот этот, ─ сказал дед. ─ Сластеной он был у меня. Да еще своевольником. Все хотел делать, как ему надо. Поставит мне мать щи, а он меду требует. Принесет мать кашу, а он: «Не хочу, давай пряников!» Командует надо мной. Распоряжается. Велит есть, что ему по вкусу, а мне во вред. А я, дурачок, поддаюсь ему ─ слушаюсь. Что скажет, то и делаю. И до того меня мой язык довел, что я еле ноги таскать начал в семь-то лет. Малолетки и те меня вперегонки оставлять начали. Кошку поднять не мог…
─ И что же ты, дедушка? Как же ты?
─ Справился. Не легко было, а справился. Не дал языку над собой командовать, и все. Он сахару просит, а я ему хлеба с солью даю. Он леденцов требует, а я его кашей потчеваю. Он к конфетам меня подсылает, а я его к щам веду. Недели не прошло, как понял язык, кто из нас главный, кто моими желаниями управляет. Смирился баловень. Умолк. Не стал кричать: «Мама, дай сахару». Я его, шельмеца, и теперь в строгости держу. От этого руки видишь какие у меня. А ноги сто верст прошагать могут. И щеки розовые.
Ничего не ответил Славик, только твердо решил подчинить себе свой непокорный язык и стать таким же сильным, как дедушка.
Настоящий друг был у Славика ─ дедушка. С таким не пропадешь.
