Поликарп Максимович вралем не был. Заливалой его тоже трудно назвать, а выдумщик был первой статьи. Взять хоть рассказ о том, как Новый год не пришел. Каждому ясно, что такого не может быть. Ему и сказали:
─ Как же Новый год может не прийти? Это же не в его воле! Земля, что ли, остановилась, Поликарп Максимович?
─ Да что вы, что вы… Земля вертелась, и время свой счет вело неукоснительно по солнышку, до секундной точности, а Новый год не пришел. Не пришел, и все!
─ Может, ты, Поликарп Максимыч, лишний стакан чаю хватил?
─ Думайте, как желательно… Я не навязываюсь к вам в рассказчики, но, если хотите, тогда чтоб тихо было. Без перебива вопросами. Вопросы потом, если будут.
─ Хотим, желаем, ─ сказали, ─ пожалуйста…
Так вот, в некотором царстве, в неизвестном государстве, в незнаемом императорстве среди рабочего люда слушок прошел, что Новый год нынче не придет. Не наступит. И никакими силами никто не может заставить его прийти. Отказался начисто и бесповоротно:
─ В эту державу, где все на старине-матушке держится, где даже само слово «новый» приставить не к чему, я не ходок. Все тут старое. Старая змея-безработица. Старые захваты, старые набеги. Небо в тумане, а земля в обмане. Старые песни о добрых богатых, старые беды и дыры у бедных. Старые сказки у церкви, старый закон у судьи. Налоги только новые да хитрости, как бы побольше выжать до получше нажить. Нет, я эту державу мимо обойду.
Заволновался народ. Забеспокоился. Запрашивать министров-бургомистров стал. А те в ответ.
─ Сказки-то мы сами мастера сказывать, но такую невозможную чепушинность даже представить нельзя. Этого быть не может! Кто такую пропаганду пущает?
Хватать начали тех, кто сомневался. Беседу с предстоящим Новым годом по радио сфабриковали. Сладкопевчатого говорителя подыскали разные посулы сулить.
Успокоился было народ. Утих. Кто-то поверил даже. Но нашелся смельчак, который проверить решил, самолично убедиться, как Старый год Новому летоисчислительные часы передавать будет.
А передавал он их в большой палате, в главном дворце этого самого неизвестного и незнаемого царства-государства-императорства. Гектара на два палата была применительно к нашей посевной площади.
Все высшее сановничество-чиновничество собралось. За главным столом и нефтяные властители, и стальные повелители, и все прочие вседержители вплоть до хлопчатобумажных и трикотажных, чернильных и мыльных, табачных и жвачных… Словом, все, у кого и нити и тенета
Властителей и верховодителей из родственных держав тоже пригласили. Прочих не допускали. Особенно из заводских, как чужеродный элемент. Да и вход во дворцовую палату на встречу Нового года больших денег стоил. Но все-таки, братцы мои, нашелся один слесарь-механик-фокусник Он кого хочешь из себя представить мог. И представил… Об этом речь дальше будет.
Собрались властители-владетели во дворце. Все проверено, просмотрено. Чужих нет. А коли все свои, таиться нечего.
─ Неужели ж опять не придет, ─ спрашивают друг у друга властители-повелители. ─ Мы ж в этом году больших прижимов народу не чинили, а только так, по мелочишке кое-что… Это ж не в счет.
─ От достоверных сыщиков знаю, ─ твердит чернильный живоглот, ─ ни за какие коврижки приходить не желает.
─ Опять двадцать пять. Своевольничать вздумал! ─ побагровел, не на шутку расходился золотой король.
Остальные забеспокоились Чокаться даже перестали. А самый что ни на есть главный злыдень приказал всю кавалерию-инфантерию-жандармерию на ноги поставить и Новый год хоть под ружьем, хоть в кандальных цепях привести и начаться заставить
─ Всех подняли. Незнаемо сколько сыскных собак пущено, ─ проскрежетал стальной король.
─ Найдут. Приведут. Вынюхают, ─ засиял, просветлел золотой король.
Опять чокаться начали, заедать, закусывать. И опять затарабарствовали безоглядно и безбоязно. Все свои… А не все своими оказались.
Богдыхан между ними затесался. Чужеземный гость. Чуть ли не больше всех беспокоился, что в подбогдыханную ему державу Новый Год не припожалует. Мимо обойдет.
На часах без пяти двенадцать, а от кавалерии-жандармерии-инфантерии никаких известий. О Новом годе ни слуху ни духу.
Уже без трех минут полночь. Повелители как на иголках, кусок в горло не идет, во вседержительных, всевластных потогонных руках рюмки плещутся. Дрожат руки!
Старый-то год уже все свои невеселые дела вместе с летоисчислительными часами несет в большую палату Новому году сдать и кануть в минувшее, а его за шиворот держат.
─ Пожалейте старика ради всевышнего… Отпустите с миром ради Христа… Мне на покой пора… Сил нет, ─ взмолился и пал на колени седым-седой, старее самой старости Старый год.
─ Мы тебе покажем всевышнего, ─ и бац его по щекам, по зубам, которые, по всему видать, давно у него в этом дворце были выбиты.
─ Неужели вы меня в седьмой раз перекрашивать будете!
А ему главный злыдень:
─ Молчи, старый дурень. Ты арестован!
И приказал на Старом году старую цифру на новую переписать. Писец-то поднаторевшим был. Живехонько приказ исполнил. А перекрасчики-врали-реставрители тут как тут. Лицо румянят, морщины телесной помадой шпаклюют.
Двенадцать бить начало на всех часах императорства.
Ввели под стражей восьмой раз Старый новый год и Новым назваться заставили.
Закричали, запоздравляли друг друга с Новым годом!
А потом самый главный повелел:
─ Вставай, старый обалдуй, и кажись по телевизору.
Стал Старый год, как приказано. Кляп ему в рот вставили, чтобы не брякнул всенародно, что он никакой не Новый год. А вместо него сладкопевчатый вратель замикрофонил:
─ Вот я пришел, дети мои, ваш Новый, ваш счастливый год…
Тут богдыхан не утерпел и хотел было по телевизору правду сказать, да одумался. На полуслове прикончат. А ему жить надо не только для себя, а для всех.
Подъяремный народ и на этот раз поверил, что пришел Новый год. А он был старее старого, горше горького…
Вернулся богдыхан на свой завод слесарем-механиком. И скоро все узнали, что не везде и не всегда Новый год приходит, а бывает, Старый перекрашивается, перешпаклевывается, подрумянивается.
На этом примите мои предновогодние пожелания вам и всем другим, чтобы у них Новый год тоже новым наступал…
Молча слушали в чайной-столовой Поликарпа Максимовича. Вопросов не было. Да и какие могут быть вопросы, когда все ясно. Не доклад же он делал по международному положению, а сказку сказывал. А со сказки какой спрос? Она никому не подсудна. И хочешь ей верь, а хочешь ее за дверь. А если она не уходит, не молчит, а с уст в уста переходит, Поликарп Максимович тут ни при чем.