Детскую оклеили новыми обоями. Обои были очень хорошие, с пёстрыми цветочками.
Но никто недосмотрел, — ни приказчик, который пробовал обои, ни мама, которая их купила, ни нянька Анна, ни горничная Маша, ни кухарка Домна, словом никто, ни один человек, недосмотрел вот чего.
Маляр приклеил на самом верху, вдоль всего карниза, широкую бумажную полосу. На полосе были нарисованы пять сидящих собак и посредине их — жёлтый цыплёнок с пумпушкой на хвосте. Рядом опять сидящие кружком пять собачек и цыплёнок. Рядом опять собачки и цыплёнок с пумпушкой. И так вдоль всей комнаты под потолком сидели пять собачек и цыплёнок, пять собачек и цыплёнок...
Маляр наклеил полосу, слез с лестницы и сказал:
— Ну-ну!
Но сказал это так, что это было не просто «ну-ну», а что-то похуже. Да и маляр был необыкновенный маляр, до того замазанный мелом и разными красками, что трудно было разобрать — молодой он или старый, хороший он человек или плохой человек.
Маляр взял лестницу, протопал тяжёлыми сапогами по коридору и пропал через чёрный ход, — только его и видели.
А потом и оказалось: мама никогда такой полосы с собаками и цыплятами не покупала.
Но — делать нечего. Мама пришла в детскую и сказала:
— Ну, что же, очень мило — собачки и цыплёнок, — и велела детям ложиться спать.
Нас, детей, было двое у нашей мамы, я и Зина. Легли мы спать. Зина мне и говорит:
— Знаешь что? А цыплёнка зовут Фофка.
Я спрашиваю:
— Как Фофка?
— А вот так, сам увидишь.
Мы долго не могли заснуть. Вдруг Зина шепчет:
— У тебя глаза открыты?
— Нет, зажмуренные.
— Ты ничего не слышишь?
Я навострил оба уха, слышу — потрескивает где-то, попискивает. Открыл в одном глазу щёлку, смотрю — лампадка мигает, а по стене бегают тени, как мячики. В это время лампадка затрещала и погасла.
Зина сейчас же залезла ко мне под одеяло, закрылись мы с головой. Она и говорит:
— Фофка всё масло в лампадке выпил.
Я спрашиваю:
— А шарики зачем по стене прыгали?
— Это Фофка от собак убегал, слава богу они его поймали.
Наутро проснулись мы, смотрим — лампадка совсем пустая, а наверху, в одном месте, около Фофкиного клюва — масляная капля.
Мы сейчас же всё это рассказали маме, она ничему не поверила, засмеялась. Кухарка Домна засмеялась, горничная Маша засмеялась тоже, одна нянька Анна покачала головой.
Вечером Зина мне опять говорит:
— Ты видел, как нянька покачала головой?
— Видел.
— Что-то будет? Нянька не такой человек, чтобы напрасно головой качать. Ты знаешь, зачем у нас Фофка появился? В наказанье за наши с тобой шалости. Вот почему нянька головой качала. Давай-ка лучше припомним все шалости, а то будет ещё хуже.
Начали мы припоминать. Припоминали, припоминали, припоминали и запутались. Я говорю:
— А помнишь, как мы на даче взяли гнилую доску и положили через ручей? Шёл портной в очках, мы Кричим: «Идите, пожалуйста, через доску, здесь ближе». Доска сломалась, и портной упал в воду. А потом Домна ему живот утюгом гладила, потому что он чихал.
Зина отвечает:
— Неправда, этого не было, это мы читали, это сделали Макс и Мориц.
Я говорю:
— Ни в одной книжке про такую гадкую шалость не напишут. Это мы сами сделали.
Тогда Зина села ко мне на кровать, поджала губы и сказала противным голосом:
— А я говорю: напишут, а я говорю: в книжке, а я говорю: ты по ночам рыбу ловишь.
Этого, конечно, я снести не мог. Мы сейчас же поссорились. Вдруг кто-то цапнул страшно больно меня за нос. Смотрю, и Зина за нос держится.
— Ты что? — спрашиваю Зину. И она отвечает мне шёпотом:
— Фофка. Это он клюнул.
Тогда мы поняли, что нам не будет от Фофки житья. Зина сейчас же заревела. Я подождал и тоже заревел. Пришла нянька, развела нас по постелям, сказала, что если мы не заснём сию же минуту, то Фофка отклюет нам весь нос до самой щеки.
На другой день мы забрались в коридоре за шкаф. Зина говорит:
— С Фофкой нужно прикончить.
Стали думать, как нам избавиться от Фофки. У Зины были деньги — на переводные картинки. Решили купить кнопок. Отпросились гулять и прямо побежали в магазин «Пчела». Там двое гимназистов приготовительного курса покупали картинки для наклеиванья. Целая куча этих замечательных картинок лежала на прилавке, и сама госпожа «Пчела», с подвязанной щекой, любовалась, жалея с ними расстаться. И всё-таки мы спросили у госпожи «Пчелы» кнопок на все тридцать копеек.
Потом вернулись домой, подождали, когда отец и мама уйдут со двора, прокрались в кабинет, где стояла деревянная лакированная лестница от библиотеки, и притащили лестницу в детскую.
Зина взяла коробочку с кнопками, залезла на лестницу под самый потолок и сказала:
— Повторяй за мной: я с моим братом Никитой даём честное слово никогда не шалить, а если мы будем шалить, то не очень, а если даже очень будем шалить, то сами потребуем, чтобы нам не давали сладкого ни за обедом, ни за ужином, ни в четыре часа. А ты, Фофка, сгинь, чур, чур, пропади!
И когда мы сказали это оба громко в один голос, Зина приколола Фофку кнопкой к стене. И так приколола быстро и ловко, — не пикнул, ногой не дрыгнул. Всех было шестнадцать Фофок, и всех приколола кнопками Зина, а собачкам — каждой — носик помазала вареньем.
С тех пор Фофка нам больше не страшен. Хотя вчера поздно вечером на потолке началась было возня, писк и царапанье, но мы с Зиной спокойно заснули, потому что кнопки были не кое-какие кнопки, а куплены у госпожи «Пчелы».
