Петушок говорит курочке:
— Пришла пора орехи собирать. Взберёмся-ка мы на гору и, пока белка не всё обчистила, наедимся досыта.
— Ладно, — сказала курочка, — пойдём позабавимся.
Взобрались они на гору; день был солнечный, ясный, так они остались там до вечера.
Не знаю, наелись ли они плотно или уж зазнались чересчур знатно, только не захотелось им идти пешком домой; делать нечего, петушку пришлось строить маленькую тележку из ореховой скорлупы.
Тележка готова; курочка уселась и говорит петушку:
— Ну, теперь, пожалуй, запрягайся.
— Как бы не так! — отвечал петушок. — Ишь что выдумала! Да я лучше пешком пойду, чем стану впрягаться в телегу. Нет, уж уволь пожалуйста; ведь таких условий мы с тобой не делали. Кучером, пожалуй, я не прочь, сяду себе на облучок, но тащить телегу — слышать не хочу!
Пока они спорили и горячились, привалилась утка с боку на бок да как загогочет на них:
— Ах, вы воры, разбойники! Да кто вам дал право забраться сюда на мою ореховую гору? Вот подождите, я вам задам трёпку!
С этими словами утка накинулась на петушка.
Но петушок был не трусливого десятка, вцепился он в утку да так ловко приударил её своей шпорой, что она взмолилась ему и как милости просила позволения впрячься в тележку.
Петушок кучером уселся на козлы, и пустились они вскачь. А петушок только погоняет:
— Ну, ну! Вихрем мчись, утка!
Недалеко отъехали они — ан глядь, два пешехода навстречу к ним: иголка и булавка.
— Стой, стой! — закричали пешие конным. — Скорёхонько совсем стемнеет, так что шага нельзя сделать, да и дорога уж больно грязна, так не будет ли вашей милости позволить нам присесть в ваш экипаж? Мы собирались в гостинице для портных у городских ворот и засиделись там за бутылкой пива.
Петушок смекнул, что иголка и булавка были люди недородные, так и места много не займут, и пустил их к себе, с тем однако условием, чтобы они не наступали ни на ноги его курочке, ни ему на ноги.
К ночи подъехали они к гостинице. В такую темь какая уж езда? Да и утке трудно было ходить по земле: она и то насилу переваливалась с боку на бок; ну, и порешили общим советом завернуть в гостиницу и переночевать тут. Сначала хозяин и слышать не хотел, говоря, что дом и без того полнёхонек, так чтобы не случилось беспорядков. Но приезжие умаслили его своими медовыми речами и наобещались кучу: и яичко-то дадут ему, которое курочка доро́гой снесла, и уточку-то оставят ему, которая каждый день несёт по яйцу — словом, хозяин не выдержал и позволил им переночевать. Тогда они с весёлым шумом въехали в гостиницу и закутили.
Рано утром, чуть забрезжило, когда все в гостинице ещё спали, проснулись петушок с курочкой, достали яичко, облупили его и съели по половинке; скорлупу же бросили на очаг. Потом подкрались к спавшей ещё иголке, схватили её за головку и воткнули в подушку хозяйского кресла, а булавку сунули в его полотенце. Покружились, покружились петушок с курочкой да и полетели за тридевять полей домой — поминай их как звали!
Утка спала на дворе, под открытым небом, и слышала, как удрали её хозяева; тогда и она прибодрилась и, увидав ручей, поплыла, и откуда рысь взялась, поплыла-то она гораздо скорее, чем вчера тележку везла.
Прошло несколько часов, проснулся и хозяин, умылся он и хотел утереться, но не успел дёрнуть раз по лицу полотенцем, и расцарапал себе лицо от одного духа о другого.
Пошёл он в кухню, чтобы закурить трубку, но не успел подойти к очагу, как вдруг скорлупа подскакнула прямо ему в глаза.
— Ну, сегодня что-то мне плохо: все беды валятся на мою голову! — сказал хозяин и сердито бросился в дедушкино кресло — да как подпрыгнет кверху.
— Ой! Ой!.. — кричит он благим матом.
А это иголка воткнулась ему глубоко-глубоко да только не в голову.
Взбесился хозяин да и думает:
«Уж не вчерашние ли запоздалые гости напроказили так?»
Пошёл он по гостинице искать своих гостей, а их и след простыл.
Тут не выдержал хозяин и поклялся, что никогда не станет пускать в дом свой всякий сброд, который много съедает, но ничего не платит, да ещё, в благодарность, всякие скверные штуки выкидывает.